Заблудившиеся откровения и откровенные заблуждения

Целый месяц Петерис Скайсткалнс каждый день приходил в выставочный зал, общаясь с посетителями. А заодно ещё и рисовал. Нынешняя выставка для него – совсем не рядовая. Его графические линии жизни составляют тихий манифест. Это знак несогласия со слишком суетливой действительностью, которая постоянно проявляется в современном искусстве.

Оттого неторопливый и вдумчивый Петерис Скайсткалнс воспринимается как несовременный художник. Звучит это как комплимент.

Впрочем, для кого как.

«Петерис, не становись псковским художником!»

«Помнишь, я говорил тебе: «Петерис, не становись псковским художником!» – воскликнул на всю галерею псковский художник Валентин Решетов. – В принципе, ты достаточно узнаваемый художник… Но ты – Петерис, ты не Пётр. Ты Петерис! Сколько ты живешь в Пскове?». – «Почти три десятка лет». – «Ты – Петерис!.. Но я однажды смотрю: что такое? Дерева какие-то. Долины, облачка, какая-то водичка… Что такое? Да таких работ сколько хочешь. Что это?! Петерис становится псковским художником?.. Когда я увижу твою настоящую, форматную, полтора на два метра живопись? А не ту, когда ты выводишь линию… Возьми и намешай всего, но только не дерева, только не изборские холмы!»

Петерис Скайтскалнс и Валентин Решетов в псковской галерее «Дар». Август 2013 г. Фото: Алексей Семёнов

В этом месте посетители выставки не выдержали. Раздались ответные возгласы: «Меня удивляет однобокость этого выступающего человека. Петерис – это глубокая уникальная личность… Он рисует то, что ему дорого… Столько в нашей жизни пошлости. Петерис, нам не хватает вашей страстности и целомудренности».

Но Валентин Решетов уже разгорячился, и отступать не собирался. С таким настроем ему легко было быть непоследовательным. Поэтому из уст Валентина Решетова вылетело: «Петерис, не слушай их! Петерис, ты похож на этих прибалтов-художников на сто процентов… И перестань ты рисовать этих голых баб! Сколько можно на них смотреть?».

Желающих заступиться за Петериса Скайсткалнса и за его «голых баб» тут же нашлось немало. Особенно среди женщин.

Петерис Скайсткалнс. Графика.

«В его стилистике никто не работает!». – «У вас есть работы Петериса?». – строго спросил Валентин Решетов. «Есть». – «А моих работ у вас нет?». – В голосе Валентина Решетова некоторые уловили нотки ревности. – «Нет».

«Это зависть! – раздался голос ещё одного посетителя. – Вы много говорите для художника».

В конце концов, Петерису Скайсткалнсу самому пришлось за себя заступаться, заодно прикрыв и навлёкшего на себя гнев посетителей Валентина Решетова.

«Женщин я рисовал бы бесконечно»

«С Валей мы хорошо дружны и говорим на одном языке, - негромко произнёс Петерис Скайсткалнс. – Но покажите мне человека, который знает рисунок. Я – не знаю. Жизнь прерывает линию, мы не успеваем её завершить. Поэтому совершенства в рисунке нет.

Но я готов рисовать бесконечно. Если бы мне предоставили тысячу лет, я бы тысячу лет рисовал ромашку, веточку, человека… Женщин рисовал бы бесконечно, потому что там совершенно нескончаемый кладезь линии…».

Петерис Скайсткалнс. Графика.

Поговорив о приятном, Петерис Скайтскалнс перешёл к лично для него неприятному: «Можно, конечно, заниматься другим – провоцировать человека. Когда я рисую ромашку, листок, волну – я рисую для себя. Только для себя. Я получаю эстетическое наслаждение в божественной линии.

Но как только я вхожу в систему человеческих отношений, вступает в силу уже небожественное. Я должен говорить на человеческом языке.

И тут-то я попадаю в ловушку. Как говорить? С кем говорить? На каком языке? Люди очень разные, абсолютно разные. Человек ищет свою мелодию и никогда не слушает одну волну.

Петерис Скайсткалнс. Графика.

Пока я рисую ромашку – я общаюсь с Богом. Как только я перехожу в систему каких-то размышлений, у меня возникает огромный ступор: с кем мне говорить? Я не знаю – с кем. Один скажет: «Формат надо изменить», другой: «Сделай в цвете – синем, оранжевом» и так далее.

Я попадаю в ловушку вкусов других людей, но успокаиваюсь, когда рисую природу».

Лицо Петериса Скайтскалнса просветлело. Природа даже на расстоянии его поддерживала и вдохновляла.

«Я прихожу в поле, ложусь в траву, беру лист бумаги, рисую жучка, смотрю на то, как белое облако бежит, – сказал он, с сочувствием глядя на Валентина Решетова. – Я – человек и общаюсь с великим творением этого мира. Почему я должен отрицать этот божественный дар? Когда я рисую травинку с жучком, я прощаюсь с этим миром».

И Петерис Скайтскалнс пояснил, почему он это называет прощанием:

«Я не знаю, что будет завтра. Но сегодня я хочу быть причастен к этому. Я могу бесконечно рисовать ромашки, а женщина – та же ромашка в поле».

«Петерис, ну ты уж совсем!», – не выдержал Валентин Решетов и застонал.

«Играть со зрителем, провоцировать его и плевать ему в лицо?»

Однако Петерис Скайсткалнс, видимо под впечатлением недавней выставки в подвале Псковской галереи современного искусства, твёрдо произнёс: «В современном искусстве пошла лавина авангардных тенденций. Есть понятие «откровение», а есть понятие «заблуждение».

Петерис Скайсткалнс. Графика.

По всей видимости, Петерис Скайсткалнс считает, что многие псковские художники занялись самообманом.

«Не только художник сам себя обманул, – пояснил Петерис Скайтскалнс. – Так он ещё умудрился обмануть зрителей. Когда я прихожу на выставку «ПсковАрта», то разговариваю с художниками. Они – замечательные люди. Они откровенны со мной, а я с ними откровенен. Но играть со зрителем, провоцировать его и плевать ему в лицо?.. Я с этим не согласен.

Хорошо, что тогда я не взял с собой дочь. Бранную речь я слышу на улице, но когда я в выставочный зал прихожу и вижу порождение той же ехидны, то у меня возникают большие вопросы.

С моей эстетикой можно не соглашаться. Но хамство в искусстве? Я не сторонник этого. В ответ я не проявил хамства. Я хотел защитить женщин в этом мире. Я предан реалистическому искусству…».

Было видно, что поначалу опешившие посетители «Дара» постепенно сплотились вокруг Петериса Скайтскалнса.

Петерис Скайсткалнс. Графика.

Однако Валентин Решетов не думал отступать.

«Это – зритель, а мы – художники, – напомнил он Петерису Скайтскалнсу, указывая на окружающих. – Если ты не нарисуешь, если я не нарисую, то им смотреть не на что будет! Они будут спать, ходить на рынок – покупать колбасу с селёдкой и помидоры. Больше в этой жизни им делать нечего».

В ответ кто-то из публики внятно сказал: «Это уже вредительство».

Ответ от Валентина Решетова последовал незамедлительно: «Если я умею рисовать морковку, то это не означает, что я – художник. Но вы, глядя на картину, где нарисована морковка, говорите: «Да, это художник». – «Вы совершенно не знаете нас и не знаете, что мы при этом думаем», – возмутилась одна из посетительниц.

Несмотря на упрёки в «псковскости», Петерис Скайтскалнс произнёс: «Я продолжу рисовать Псков. Я к нему привязан. Я постараюсь его исследовать. Мне хватит азарта…».

«Ты сказал, что эти работы составляют одно целое. Что это означает? – продолжал всех будоражить неугомонный Валентин Решетов. – Это означает, ты за все это время не поменялся?». – «Нет, категорически нет, Валя. Я ориентируюсь только на юность. То, что я делал позже, и если оно не пересекалось с юношескими воззрениями, было бессмысленно. Без юности ничего не сделаешь. Взросление мне не нужно». – «У нас многие художники по тридцать пять лет рисуют одно и то же».

Петерис Скайсткалнс. Графика.

«Есть – король, а есть – шут», – бросил в лицо Валентину Решетову один из посетителей. «Под шутом вы меня подразумеваете?». – «А кого же?». – «Ну-ну…».

«Петя, ты сказал, что недавно купил блок бумаги, – обратился к Петерису Скайтскалнсу ещё один псковский художник, Игорь Иванюк. – Ты качественный блок бумаги купил?». – «Ту, которая мне нужна… Не удалось мне купить качественную».

Какую бы Петерис Скайтскалнс ни купил бумагу, но новые работы, учитывая любовь художника к линии, появятся очень скоро.

После полуторачасового общения народ стал понемногу расходиться – кто куда.

Кто – рисовать морковку, а кто, возможно, покупать колбасу с селёдкой. И помидоры.