Сумеречное правосудие

Репрессивные методы становятся средством коммуникации с российским обществом

«Сумеречная жизнь закончилась среди сумеречного правосудия, не дающего себе труда отличить виновных от невиновных».
Владимир Короленко. «Бытовое явление».

Представитель российского правительства в высших судебных инстанциях Михаил Барщевский доходчиво объяснил, что означает приговор по «болотному делу»: «Он на самом деле, как мне представляется, не столько направлен против фигурантов по «болотному делу», сколько направлен на то, чтобы показать полицейским: «Ребята, кто вас обидит, дня не проживёт»».

Михаил Барщевский. Фото: РИА Новости

Иначе говоря, Андрей Барабанов, Степан Зимин, Денис Луцкевич, Ярослав Белоусов, Артём Савелов, Сергей Кривов и Алексей Полихович, получившие реальные сроки заключения (от 2,6 до 4 лет) [1] – всего лишь наглядные пособия.

Впрочем, и до заявления Барщевского, который с нескрываемым одобрением отнёсся к приговору, было очевидно, что приговоры в московских судах по политическим делам выносятся не в соответствии с реальными действиями подсудимых, а носят «воспитательное значение». То есть судьи сажают первых попавшихся, на слова свидетелей и видеоматериалы внимание не обращают, - исходя из «высших государственных интересов».

«В диалоге с обществом репрессивные методы, безусловно, должны присутствовать»

Как выразился недавно на одном из «круглых столов» автор «Биохимии предательства» пропагандист Константин Сёмин, «в диалоге с обществом репрессивные методы, безусловно, должны присутствовать».

Репрессивные методы как средство коммуникации. Мечта «патриота».

Российскую власть пугает всякое проявление активности. Большую часть граждан России эти люди давно уже занесли в пассив. Руководители искренне убеждены в том, что всё в стране, в которой они оказались у власти, должно происходить по команде. Себя эти люди считают командирами. Для удобства управления в последние годы всё чаще стала применяться военная терминология. В военной атмосфере проще подавлять несанкционированную активность.

«Потому что кинуть выжатый лимон - это тоже активное действие…», - как объяснил тот же Барщевский.

А если, не дай бог, лимон не выжатый?

Что такое подавление активности и к чему оно приводит, сто с лишним лет назад показал Владимир Короленко в своём очерке «Бытовое явление».

Бытовое явление – это репрессии. Пётр Столыпин предпочитал казни через повешение, но и к другим репрессиям относился благосклонно.

Первая русская революция к тому времени уже закончилась, но репрессивная машина разошлась не на шутку.

Наступила классическая эпоха реакции, когда так называемые государственники стремятся максимально подавить инакомыслие. На первый взгляд, им это удаётся. В том смысле, что создаётся иллюзия порядка.

Когда вышел очерк Короленко, то Лев Толстой, судя по его дневнику, был потрясён и написал Владимиру Короленко письмо, в котором говорилось: «Никакие думские речи, никакие трактаты, никакие драмы, романы не произведут одной тысячной того благотворного действия, какое должна произвести эта статья».

Короленко рассказывал о скоротечных российских судах, выносивших сотни и тысячи приговоров, в том числе и смертных. Людей казнили «за недоносительство», «за пособничество». Попадались и совсем случайные жертвы. Вешали всех подряд, включая несовершеннолетних.

Правительство Столыпина использовало тактику запугивания. Столыпину казалось, что в сочетании с его относительно либеральными реформами в экономике это принесёт успех.

В действительности, репрессии привели к тому, что реформы в исторической перспективе оказались бессмысленными. Столыпин раздувал костры будущих революций, до которых сам не дожил и был убит.

«Мы по-птичьи закрываем глаза на то, что творится кругом»

Несколько лет назад на открытии памятника Столыпину Владимир Путин, объясняя, почему сегодня надо брать со Столыпина пример, сказал о том, что «если было необходимо в интересах государства, он всегда занимал бескомпромиссную и жёсткую позицию».

В России сто лет назад в годы реакции воспитали целое поколение людей, которое было неспособно доверять государственной власти, занимавшей «бескомпромиссную и жёсткую позицию». И как только государственная власть неизбежно выдохлась, это поколение сказало своё слово. Никто больше не вспоминал ни убитого к тому времени «миротворца»-Столыпина, ни его аграрные реформы.

Лев Толстой, прочитав статью Владимира Короленко о репрессиях 1908-1909 годов, выразил «недоумение перед самоуверенной слепотой людей, совершающих эти ужасные дела, перед бесцельностью их, так как явно, что все эти глупо-жёсткие дела производят обратно предполагаемой цели действие».

В 2014 году остаётся только повторить слова Толстого о том, что репрессии, поддержанные многими православными иерархами, «производят обратно предполагаемой цели действие». Это не просто жёсткие действия, это «глупо-жёсткие» действия.

Неоправданная жестокость.

Короленко в запрещённом очерке «Бытовое явление» рассказал о том, как эволюционируют взгляды противников власти. Эти люди не родились такими. Они ими стали, столкнувшись с несправедливостью, а дальше началось противостояние: кто кого победит?

«Насилие индивидуальное – на насилие легализованное, тайное убийство – против казни по упрощенному суду или совсем без суда, грабёж – против разорения «административным порядком», личная кровавая месть – против истязаний в участковом застенке, партизанская анархия – против того, что цензор Никитенко назвал так метко «организованным беспорядком». [2]

Итак, государство создаёт «организованный беспорядок». Чиновникам кажется, что создав законодательный хаос и атмосферу правовой безысходности, они утихомирят страну. Якобы стену законного беззакония преодолеть нельзя. Надо всего лишь «самых буйных» посадить или выдавить в эмиграцию, а остальные присмиреют сами. Это то, что в одном из писем Короленко назвал «птичьей психологией»: «Это и наша нынешняя психология, русская, современная… Мы по-птичьи закрываем глаза на то, что творится кругом, что у нас называется законом, правом, правосудием, судом» [3]

Сам Короленко революционером не был. Для него было важно «внимательное отношение к двусторонним проявлениям общей вины и общей ответственности». Он умел отличать профессиональных революционеров от тех, кого власти своей неоправданной жестокостью буквально превращали в революционеров против их воли.

Как показывает история, «организованный беспорядок» бесполезен. Наоборот, он приводит к обоюдному ожесточению, и вчерашние мирные люди вдруг становятся радикалами – правыми, левыми, неважно.

Кроме того, интересны фигуры тех, кто громче других выступает за «закручивание гаек».

Короленко и этим людям уделил внимание. Он общался с отцом юноши, которого повесили, причём даже суд ходатайствовал о том, чтобы смертный приговор был смягчён. Но тут своё веское слово сказал некий генерал Каульбарс (представитель знаменитой династии Каульбарсов), настоявший на смертной казни.

Короленко заинтересовался личностью Каульбарса и в записках генерала Куропаткина о русско-японской войне без труда обнаружил такую характеристику барона Каульбарса: «Командующий второй армией генерал Каульбарс не исполнил приказаний главнокомандующего, чем много способствовал японцам в обходном движении. Получив войска и приказание наступать, он отступал; вместо того чтобы идти вправо, шёл влево и т.п. Военный совет счёл действия генерала Каульбарса неправильными, установил факты неисполнения приказаний главнокомандующего… и решил предать генерала Каульбарса… военному суду. Суд, по высочайшей милости, не состоялся».

Каульбарса помиловали, но сам он несколько лет спустя миловать никого не собирался. Проявлял «принципиальность».

Не порядок он организовывал, а беспорядок. Если бы не слишком усердное «наведение порядка», не надо было бы потом Каульбарсу и его союзникам участвовать в Гражданской войне, бежать заграницу…

«Это должно быть выдрессировано»

Алексей Навальный. Фото: РИА Новости

В современной России до казней пока не доходит, но общее отношение к инакомыслящим примерно то же самое, что и сто лет назад.

В 1908-1909 годах реакционерам казалось, что они успокаивают Россию. В действительности они, предостерегая от «великих потрясений», невольно подталкивали её к революции и Гражданской войне.

Чаще всего подобные «государственники» чем-то раньше себя запятнали (Каульбарса считали виновным в гибели сотен и даже тысяч русских солдат и офицеров). Нынешние «государственники» тоже коллекционируют «скелеты в шкафу». Незадекларированная недвижимость. Сомнительная приватизация. Псевдотендеры. Оффшорная география. Так называемые реформы, которые ни на первый, ни на второй взгляд не отличить от банального воровства. На некоторых «государственниках» клейма ставить негде. На государственных деятелей они похожи меньше всего. Они государственники только в том смысле, что привыкли заглядывать в государственный бюджет как в собственный карман. Без государства они бы пропали.

«Самоуверенная слепота» (выражение Толстого), оказывается, штука заразная. Её признаки – жадность и жестокость. Чем больше жадность, тем больше жестокость.

Реакционерам кажется, что активность подавляется репрессиями. Они считают, что достаточно изолировать нескольких лидеров и запугать всех остальных, и протесты утихнут.

Они не утихнут, даже если полностью запретить протестные акции в центре Москвы. В центре всех городов. Они просто станут другими.

Хотя реакционеры, конечно, уверены в обратном. Как выразился депутат Московской городской думы Михаил Москвин-Тарханов, «это должно быть выдрессировано, как собака Павлова».

Вот она, мечта реакционеров: выдрессировать свой народ, свести всё к простейшим рефлексам. Народ, тебя кормят? Народ, тебя поят? Народ, тебе дают развлекаться? Так что же ты ещё хочешь?

Для тех, кто хочет чего-то большего, всегда наготове «сумеречное правосудие». Солнце находится за горизонтом и невидимо, но видны признаки заката. Или рассвета. В общем, сумерки.

В российской столице «сумеречное правосудие» начинается с полицейских. Журналист Сергей Пархоменко в своём блоге дал такую характеристику этому передовому отряду «государственников», с которым протестующие первым делом сталкиваются на улицах: «Полицейские силы сформировали из своих сотрудников сложный «конвейер», способный «обработать» большое число людей, которых предстоит подвергнуть преследованиям. На этом конвейере четко просматриваются четыре этапа, четыре «специализации», на которые разделены работники полиции:

- те, кто умеют бить, ловить и крутить,

- те, кто умеют удерживать и перевозить,

- те, кто умеют «оформлять», то есть фальсифицировать протоколы и рапорты,

- те, кто умеют «наказывать», то есть лжесвидетельствовать в суде.

Подчеркнем: специалисты этих четырех типов - РАЗНЫЕ люди. И они на эту РАЗДЕЛЬНУЮ работу настроены заранее. Именно этим объясняется тотальная анонимность сотрудников двух первых типов. На них никогда нет номерных жетонов, а часто нет и погон, нашивок, они никогда не называют себя, никогда не предъявляют никаких документов, никогда не разъясняют никаких прав задержанным, никогда не сообщают ни о каких причинах и поводах своих действий. Поступают они так не просто из трусости (хотя и опасаются, конечно, ответственности за свои поступки, что можно заметить по некоторым отрывочным их репликам). А потому, что таков был прямой полученный ими приказ: не оставлять никаких «индивидуальных» следов, чтобы потом не осложнить работу тем, кто стоит на конвейере у следующих «постов», чтобы не путаться у них под ногами. Происходящее прямо противоречит «Закону о полиции» (в п.4 ст.5 говорится, что при обращении к гражданину сотрудник полиции обязан: назвать свои должность, звание, фамилию, предъявить по требованию гражданина служебное удостоверение, после чего сообщить причину и цель обращения)…».

Но полицейские сознательно идут на нарушение. Они знают, что им за это ничего не будет. В противном случае, репрессивная машина дала бы сбой, конвейер стал бы работать значительно медленнее.

Сергей Пархоменко утверждает: «Мастера в полицейской форме, поставленные на «фальсификационный участок», начинают размножать сотни и тысячи одинаковых рапортов, написанных совершенно одинаковыми словами, с описанием одинаковых ситуаций и выдвижением одинаковых обвинений против разных людей, находившихся в разное время в разных местах. Различаются эти тексты только подписями и званиями лже-участников и лжесвидетелей событий. По «закону» часть таких документов полагается писать от руки, и вот десятки людей в формах сидят рядком, как на картине о сельском кружке борьбы с неграмотностью, вокруг стола, и что-то корябают под диктовку одного «старшего». В сущности, этот процесс больше всего напоминает стандартную процедуру фальсификации подписей при регистрации подложного кандидата на выборах: там тоже фальсификаторы сидят в ряд и что-то пишут, иногда меняя авторучки, «для похожести»».

Что-то подобное творилось в Российской империи сто с небольшим лет назад, когда на скамье подсудимых оказывались случайные люди. Тогда фальсификаторов тоже хватало. Многие из них были убеждены, что действуют на благо государства – борются со смутой.

В действительности, смута – во многом следствие «сумеречного правосудия».

«Склонен к противоправным действиям»

Реакционерам важно впрыснуть обществу «лечебную» дозу страха.

Когда наказывают виновных – не так страшно. Когда наказывают невиновных – вот тогда-то и возникает страх, в «воспитательных целях».

Правда, это не значит, что реальные противники реакции оказываются в стороне от удара. О них тоже не забывают.

Алексей Полихович, осуждённый по «болотному делу», утверждает, что охранники его «избили до потери сознания». Депутат Госдумы Дмитрий Гудков описал произошедшее так: «В суде Алексея заставили расписаться в получении на руки приговора, но приговор на руки не дали, а когда он потребовал дать на руки приговор, то охранники поволокли его в автозак. Он стал требовать, чтобы ему отдали приговор, но один из охранников, самый здоровый, стал его оскорблять, а когда Полихович потребовал нормального отношения и прекращения оскорблений, тот его избил до потери сознания».

Более четырёхсот человек, пришедших к зданию суда в день вынесения приговора, были задержаны. Среди них был Алексей Навальный.

Полицейские в этот день проявляли особенную старательность. В день вынесения приговора на улицах Москвы его задерживали дважды.

Судье были совсем неважны показания свидетелей и предъявленное видео задержания. Было очевидно, что принято решение, наконец-то, изолировать Навального от внешнего мира. И его изолировали: по крайней мере, до 28 апреля, дав семь суток ареста, а потом посадив под домашний арест с формулировкой: «Склонен к противоправным действиям».

Когда действует «сумеречное правосудие», на свободе может оказаться убийца или человек, укравший миллиарды рублей. Но тот, кто регулярно публикует информацию о коррупции чиновников и депутатов, обязательно должен быть «закрыт». Такова логика «сумеречного правосудия». Навального арестовали без права переписки.

Таким образом, вместо привычных новых записей в его блоге появилась запись, сделанная адвокатами Алексея Навального - Ольгой Михайловой и Вадимом Кобзевым: «1. Обосновывая необходимость домашнего ареста Алексея Навального, следствие вводит суд в заблуждение, указывая на нарушение Навальным условий подписки о невыезде. До 14 января Навальному было разрешено посещать Московскую область.

2. Случай «нарушений» - это поездка на выездной семинар ФБК в Одинцовском районе и недельный отдых Навального с женой и детьми в подмосковном доме отдыха. Отметим, что удивительная интенсивность слежки за Навальным характеризуется тем, что справку об аренде Навальным квадрацикла в доме отдыха добыло управление «К» ФСБ РФ.

3. Ссылка на административный арест Навального полностью несостоятельна даже не потому, что дело об аресте нагло сфальсифицировано, а потому, что решение не вступило в законную силу.

4. Навальному вменяют выезды в Московскую область и участие в митингах, а требуют его изоляции и запрета на использование интернета и средств связи, а это прямо свидетельствует о том, что истинная цель - лишить Навального возможности вести свой блог и координировать антикоррупционную деятельность ФБК.

5. Обращаем внимание, что даже доставление Навального из спецприемника в Басманный суд поручено органам ФСБ (согласно информации, предоставленной Басманным судом), что явно указывает на экстраординарность событий вокруг Навального и на то, что они санкционированы высшими должностными лицами Российской Федерации».

* * *

Во фразе «ребята, кто вас обидит, дня не проживёт», ключевое слово: обида. Обида – движущая сила многих действий представителей российской власти. Часто это искренняя обида: «Как же так? Мы трудимся день и ночь, заботимся о вас, непослушных и несознательных. Сроки даём небольшие. Практически никого не убиваем. Иногда даже кое-кого выпускаем на свободу. А вы, вместо благодарности, насмехаетесь над нами. Вместо того чтобы по-птичьи или по-собачьи закрыть глаза, вы пытаетесь осветить сумерки. Как же так?»

«Организованный порядок» совсем не безобиден, но союз жадности и жестокости может привести только в тупик, в котором дурно пахнет гнилью.

Алексей СЕМЁНОВ

1. Замоскворецкий суд 24 февраля 2014 г. огласил приговор восьми фигурантам болотного дела. Андрей Барабанов получил три года и семь месяцев колонии общего режима, Ярослав Белоусов – два года и шесть месяцев, Степан Зимин – три года и шесть месяцев, Сергей Кривов – четыре года, Денис Луцкевич – три года и шесть месяцев, Алексей Полихович – три года и шесть месяцев, Артем Савелов – два года и семь месяцев. Александра Наумова (Духанина) была приговорена к трем годам и трем месяцам условно с испытательным сроком в течение трёх лет.

2. В.Г. Короленко. Бытовое явление. 1970. М., Собрание соч. в 6 томах, т. 6.

3. В.Г. Короленко. Отрывок статьи о смертной казни. Послесловие. 1970. М., Собрание соч. в 6 томах, т. 6.