Оптический обмен

В Псковском музее-заповеднике появилось невозможное искусство. Точнее, открылась выставка под названием «Imp-Art 2014: невозможное искусство и оптические иллюзии».

Константин Худяков, «Новый русский алфавит», 2005-2006.

Много лет назад голландский художник Морис Корнелиус Эшер (Морис Корнелиус Эшер (1898 — 1972), нидерландский художник-график; один из самых ярких представителей имп-арта; использовал принципы невозможных фигур для изображения невозможной реальности) произнёс фразу, которую любят цитировать: «Рисовать – значит обманывать». Говорил он это не по поводу имп-арта (имп-арт (англ. imp-art от impossible — невозможный и art — искусство) — самостоятельное направление в оп-арте, нацеленное на изображение невозможных фигур) (которого тогда вообще не существовало) и даже не имея в виду оп-арт. Эшер говорил просто «рисовать».

Кто бы в каком стиле ни рисовал, всё равно он творит иллюзию. (Illusio (лат. — заблуждение, обман) — искажённое восприятие реально существующего объекта или явления, допускающее неоднозначную интерпретацию.) Иллюзия может быть правдоподобной или не очень, но она остаётся иллюзией.

В попытках понять изобразительное искусство есть несколько крайностей, и одна из них, самая распространённая, выражается в том, что на картине якобы должно быть всё «как на самом деле».

Как ни странно, появление в позапрошлом веке фотографии не истребило желания добиваться «максимальной достоверности».

«Правильные» изображения по-прежнему продаются лучше, чем «неправильные». В этом смысле невозможное никогда не сможет стать возможным.

Суровое требование «сделайте мне похоже!» остаётся неизменным.

И когда требующему максимальной схожести предъявляют что-то иное, он разочарованно отвечает: «Так не бывает!».

Работы, представленные на выставке под названием «Imp-Art 2014: невозможное искусство и оптические иллюзии», тоже можно описать тремя словами: «Так не бывает». Но для начала надо признать, что жизнь отделена от искусства непроницаемой стеной. Надо признать, что то, что висит на стене в раме, – это искусство, а то, что мы видим за окном, – это жизнь.

Но в действительности всё не так. Всё перемешано. Не всякое искусство умещается в рамки, а что касается жизни, то она повсюду.

Мария Редько, «Дом» (графика; 2014).

Международная выставка, которая доехала до Пскова, ни в какие рамки не вписывается. Если непосвящённому человеку показать работы Оскара Рутерсварда, Константина Худякова, Александра Майорова, Марии Редько, Константина Маркова, Сергея Денисова, Феликса Кузнецова и многих других, то он не сразу найдёт в них что-то общее. Разное в них вроде бы всё. Прежде всего разные техники: графика, эмаль, инсталляция, фотография, перформанс… Кто-то пишет маслом, кто-то карандашом рисует карикатуры, кто-то вообще ничего не пишет и не рисует. Почему их работы находятся рядом?

Лет тридцать назад, отделившись невозможным образом от оп-арта, impossible art стал отдельным художественным течением. В январе 2015 его ненадолго прибило к псковскому берегу.

В имп-арте (не путать с импортом) в ход идёт сдвиг, смещение, смешение… И всё это ради какой-то другой правды. Не внешней, а внутренней.

Но это вовсе не значит, что любой, кто становится на этот скользкий путь обмана и самообмана, достигает цели. Видно, что многие «невозможные» работы – всего лишь игры в чистом виде. Иногда кажется, что геометрические законы нарушаются только для того, чтобы соблюсти правила новой игры, а заодно хитро подмигнуть, сделать трюк, выкинуть номер.

Однако лучшие работы impossible art, или попросту имп-арта, – это не только игры разума и геометрия обмана. Важно ведь, какой это разум и во имя чего этот обман. Глубина достигается с помощью не перспективы, а душевной работой.

Лучшие авторы ищут потаённые ходы, вытаскивают из предметов скрытые свойства, играют с изображением и, значит, играют со смыслами и чувствами. Убирают ненужное и приближают необходимое.

Да, законы геометрии при этом нарушаются, но в момент нарушения вступают в силу уже другие законы – совсем не геометрические.

Один из посетителей выставки во время открытия кивнул в сторону первого зала на несколько работ и при этом таинственно сказал: «Если смотреть дольше, чем минуту, то может закружиться голова».

Что ж, оптический обман бывает болезненным.

43 художника показывают непохожие работы со схожими названиями: «Невозможный натюрморт», «Невозможное движение», «Невозможная тайная вечеря», «Невозможные фигуры»…

Александр Майоров, «Колесо и гранит» (картон, масло; 2014).

Во время открытия искусствовед Наталья Салтан высказала своё мнение: «Невозможное – не совсем точно звучит. Оно – невообразимое».

Это как сказать. Вообразить можно всё что угодно. Вообразить и изобразить. Понятие же «невозможное» относится к тем самым знакомым с детства законам геометрии, которые художники не прочь нарушить.

Такое бывает в детских рисунках, когда ребёнок нарисует дом, в котором явно невозможно жить. Но дом тем не менее хорош. Жить в нём невозможно, а смотреть на него – одно удовольствие.

Невозможность здесь обозначает внутреннюю противоречивость. Скапливается внутренний заряд, смещается центр. Об этом размышляли сотни лет назад иконописцы. И не просто размышляли, а писали иконы, нарушая «порядок». Иконы не отражали жизнь.

Они не отражали жизнь, а преображали её.

Преображение жизни – не самая последняя для искусства цель.