Послевоенный Псков. Часть 11. Хлеб и тошнотики

«Скажите, а что в те годы было самое шикарное?» Мы обсуждали послевоенную школьную одежду, и я ожидала, что Наталья Модестовна (по договоренности с информантами имена героев изменены. - С. П.) начнет рассказывать о рукодельных кружевных воротничках или трофейных платьях. «Слушай, а что было самое шикарное? Самое шикарное, по-моему… кусок булки с маслом». Позднее тот же вопрос я задавала Евгении Архиповне. «В те годы, самое шикарное? Что было – хлеб. Хлеб есть – значит, ты будешь сыт».

Многих удивляет, а кого-то и раздражает то отношение к еде, которое по сей день встречается у стариков. «Съедобно всё» и «ничего нельзя выбросить» - этого не понять, когда магазины забиты продуктами. Мы придирчиво изучаем состав йогурта и ругаем

отечественные сыры, но, признаться, еда не занимает слишком большую долю нашего внимания. Импортная или импортозамещённая, с красителями или без, но в любом случае она есть. Попробуем представить Псков, в котором еды практически нет.

«Наедимся вот этой всей дрызгатнёй»

Валентина Ивановна войну прожила в деревне, где каждая семья держала корову. Молоко, сметана, масло, творог, плюс собственные овощи – в общем, «никто не голодал», рассказывает она. «Вот творогу растолкут с картошкой и наверх положат кусок масла, и затолкнут в печку, как стопится. Сырница называлась. Такая была вкуснятина!» - вспоминает Валентина Ивановна деревенские рецепты.

Голодный период настал сразу после освобождения. Немцев прогнали, и выселенные на время боев жители деревни Юдино вернулись домой, на пепелища.

«Вот там мы голодали. Это было лето или весна была, но тогда водилась рыбёшка в речках. Вилками ловили каких-то мальков, в железных котелках, что солдатам давали, варили их, – вспоминает Валентина Ивановна. – Потом ходили некопаную картошку собирали – делали драники… Пилили пилой берёзовые опилки, их в собранную картошку, всё толкли, всё размешивали, и был рыбий жир в бутылках больших. Был рыбий жир. И помочишь так, приплюснешь и – к печке. Такие вкусные. Назывались они «тошнотики»».

После «тошнотиков» - берёзовых опилок на рыбьем жире простые деревенские овощи казались вкуснятиной: «Большие такие чугуны – туда брюква, морковка, свекла, всё положат, вечером вытащат на ужин, вкусно всё. Наедимся вот этой всей дрызгатнёй, и дадут нам чаю. А чай заваривали – были чугуны, всё на два ведра, большие чугуны были очень. На чердаке висела всегда земляника, малина, лист, всякие смородины. Это вот сейчас называется, как розочки цветёт – шиповник. А у нас называли в деревне «косоглот». В каждом доме в углу стоял косоглот, вот его снимали, в мешки сушили, потом в чугун. Клевер собирали, череду – в общем, все-все-все травы висели у каждого на чердаке. Вот это чай и был».

«А шелуху не выбросит, вымоет хорошенько…»

Дед Ларисы Ивановны спешил вернуться из Восточной Европы раньше всей семьи, чтобы вовремя посадить картошку во дворе дома. «Мы хоть ели к концу лета или осенью картофель. Он это всё предчувствовал и понимал, - вспоминает наша рассказчица, встретившая Победу в восьмилетнем возрасте. – А вообще даже шелуху ели».

Картофельная шелуха – яркий образ послевоенного голодняка (не то чтобы совсем голод, но еды впритык). Сегодня очистки без тени сомнения отправляются в мусорное ведро, а в первые послевоенные годы в Пскове они шли в суп и другие блюда.

Людмила Сергеевна помнит один специфический рецепт: «Мы голодаем, а что уж там (в лагере немецких военнопленных. – С. П.) может быть. Я один ребёнок была, учтите, а у кого двое, трое было? У меня отец с матерью, я не сирота была. И то бабушка из шелухи готовила котлеты. На супчик очистит, а шелуху не выбросит, вымоет хорошенько и котлетки сделает. Картофельной шелухи – очистит картошечку, да в супчик, а с шелухи – котлетки. Достали как-то рыбий жир, так это вообще было… Но я его пить не могла. Жарили на рыбьем жире. Это такая гадость, боже мой».

Семья Марии Владимировны после того, как по доносу арестовали отца, жила в крайней бедности. Мать с таким фактом в биографии не могла устроиться на приличную работу, а бабушке, вернувшейся из плена совсем больной, не платили пенсию. Прокормить троих маленьких детей помогали знакомые.

«А у бабушки нашей была приятельница – тоже псковская женщина, у которой сын работал в милиции. И в милиции давали пайки – хлеб давали, рыбу давали, мясо конское давали почему-то. И она нам приносила, значит, вот это – не головы рыбные, а кишки, кишки и шелуху, чтоб варить уху из них. И картофельную шелуху. Когда она приносила шелуху, такую, отчищенную ножом с картофеля, то это было вообще счастье. С этими рыбными кишками варили суп, это было просто счастье. А так она несла – вот картофель в мундирах сваренный и почищенный, то есть тонко. Но мы это тоже ели, тоже ели... И как потом оказалось, там калий, и, видимо, мне с сердцем стало получше от этого, шелуха – это полезная вещь», - рассказывает Мария Владимировна.

Ещё пару слов о картофельной шелухе: «Картошку сажали после войны шелухой тоже, не было посадочного материала. И долго ещё, несколько лет, я так понимаю, не было посадочного материала». Если полистать послевоенную «Псковскую правду», обнаружатся десятки советов, как собирать и хранить до сева «картофельные верхушки». Руководителям общественных столовых было запрещено «пускать в употребление картофель с не срезанными верхушками».

Елена Прокофьевна после войны пошла работать ученицей повара. При всей тяжести труда, близость к производству еды имела очевидные плюсы:

«Вот там, на кухне-то когда я работала, ученицей считалась, а что меня заставляли делать: тесто месить. Это тяжело очень – месить руками. И котёл мыть: варили овсяную кашу, и вот я соскребу, бывало, всё это со дна, что там оставшись – пригорелое, не пригорелое – соскребу и в платок, и домой снесу. А котёл вот вымою. И вот так я немножко и подкармливала своих дома. Чищу картошку – учеников картошку чистить заставляли – и вот шелуху эту носила. Так этой шелухой мама посадила огород! И вы знаете, какая выросла картошка!»

Елена Прокофьевна уточняет – чтобы забрать «оскрёбыши» с котлов и очистки, сначала надо было спросить разрешения у начальства: «Я говорила: я возьму эту шелуху, не выбрасывайте, и возьму вот эти оскрёбыши». Ну, мне говорят: «Забирай», - им всё равно выбрасывать».

«Это потом, не скоро, пошла рыба»

Мясо и рыба, которые сегодня составляют основу полноценного рациона, в первые послевоенные годы были редкостью на столах (забегая вперед, отметим, что и более позднее советское меню было достаточно постным). Самое обычное блюдо – картошка, вареная или пожаренная на льняном масле. «Я все свое детство и юность помню, что все делали с льняным маслом тогда, - вспоминает Василий Тимофеевич. – Треска была в обиходе, потому что очень она была дешёвая».

«Это потом, не скоро, пошла рыба, - говорит Евгения Архиповна, отвечая на вопрос о мясе и рыбе в послевоенном рационе. – Брат ходил на речку, сам рыбку поймает, уклейка или какая попадется, суп рыбный сварим».

Лариса Ивановна не вспомнила, чтобы после войны на столе появлялось мясо, но рыба была: «Ну, рыбу можно было купить у нас. При впадении Псковы в Великую приезжали с озера ладьи, и на ладьях продавали рыбу. Можно было запрыгнуть в эту ладью, чтобы выбирать рыбу».

Мария Владимировна помнит, как первый раз осознанно попробовала мясо. В 1945-м ей было пять лет. Детство после оккупации и плена продолжалось в условиях послевоенного голода, и со здоровьем у девочки были проблемы. Когда ребенок совсем ослаб, бабушкина приятельница принесла кусочек конины из милицейского пайка:

«Вот эту конину она принесла, когда, видимо, мне совсем было плохо. Бабушка меня таскала по церквям, говорила, что я помираю. И, видимо, когда мне стало плохо, сказали, что мне нужно мясо, и вот она принесла маленький кусочек конины. Я первый раз попробовала осознанно, что это мясо. И, значит, мне было очень странно: сладкое мясо вдруг оказалось, такое волокнистое. Сначала я ела с осторожностью, а потом поняла, что я могу есть много, если мне дадут ещё».

«Хлебных магазинов на каждом углу не было»

До 1947 года основные продукты – хлеб, сахар, крупы – продавались по карточкам. «В 47-м отменили. Всю войну же были карточки. Как служащим - давали карточку 400 граммов. Иждивенец – 300, рабочая была карточка 500 граммов», - вспоминает Борис Натанович. Хлеб – самый главный продукт, который выкупали по карточкам псковичи.

«Карточную систему я помню хорошо, – рассказывает Людмила Сергеевна. – Что за хлебом вставали рано – за хлебом, за крупой становились в очередь. Хлебных магазинов на каждом углу не было. Вот у нас хлебный, куда мы ходили, на Герцена был, 14-й назывался, сейчас там цветочный магазин. Один раз дали мне деньги, дали карточки – я шла и по забору провожу вот так карточками, деньгами. Пришла в магазин, а там уже одни ошмётки».

Но и после того, как карточная система была отменена, на некоторое время оставались ограничения по норме выдачи хлеба на покупателя. Родившейся в 1942 году Алексей Дмитриевич вспоминает, как «зарабатывали» свой кусок хлеба маленькие дети в послевоенном Пскове: «Голод страшнейший. Вот здесь вот ларьки были, мы промышляли тем, что стояли там, а бабки нас: «Иди». На руки-то тогда давали там по полбуханки хлеба: «Сынок, иди сюда. Нам на двоих». А потом нам кусочек хлеба отрезали».

К началу 50-х острый дефицит хлеба был снят. «Карточки отменили, в 50-м году уже хлеба было в магазине – бери сколько хочешь. Хлеба на всех хватало, ну, были очереди, но не километровые же», - вспоминает Валентина Ивановна. Однако наличие хлеба в магазинах ещё не означало, что все будут сыты. Чтобы купить вдоволь еды, нужны были деньги. Деньги были не у всех.

«А когда в 48-м году была денежная реформа, я помню, что я нашла денежку зелёненькую, - вспоминает Мария Владимировна, которой на тот момент было восемь. – И я с этой денежкой пошла - сейчас, я думаю, обрадую всех, хлеба куплю. Знала, где Ленинградский магазин – там хлеб продавали. Там был хлебный магазин, где мы по талонам – ходили часами там, по полдня, занимали очереди, ошивались по дворам, чтобы по карточке получить этот хлеб. И я пошла с этой денежкой. Я даже не знала, сколько мне дадут хлеба. Она мне отрезала – ну почти буханка, почти была буханка. И я взяла какую-то палочку и вот так вот на пять частей разделила эту буханку. А потом сама думаю: «Чего же это я, я так хочу есть – падаю прямо, я же могу свою часть прямо сейчас и отгрызть». Я стала отгрызать эту часть, одну. Потом думаю: они же не знают, сколько мне дали хлеба, возьму-ка я ещё погрызу. И вот я пока шла, я всё ведь съела. И потом подумала, когда последнюю часть ела от этой буханочки, я подумала, что они же ведь не знают, что я нашла. Но потом я себя очень корила, очень. Я пришла, смотрю, что они голодные сидят, и мне было очень больно. Я тогда поняла, что я совершила предательство».

«Они нам даже казались сладкими»

Недостаток продовольствия в магазинах псковичи восполняли как могли. Дети здесь были особенно изобретательны и находили на улицах города в полном смысле слова подножный корм.

«Вот, весной щавель, упыри, как у нас называлось, на болоте. Есть такие пушистенькие шарики, а у них стебель, когда их выдернешь, их можно было есть. Упыри назывались. А там пошло – ягоды, рыбешку вон, ходили на речку, и так далее», - рассказывает Алексей Дмитриевич.

Александра Николаевна вспоминает, что ели «жмыхи» - спрессованные семечки льна, абсолютно пресные, которые оставались после отжима масла. Из льняных семян получались темные, почти черные жмыхи. Из сои – белые. Соевые жмыхи лежали на мясокомбинате для подкорма скота, привезенного на убой, и пользовались большим успехом у детворы.

«А некоторые наши ребята жили за мясокомбинатом, даже за льнокомбинатом некоторые жили. И они, когда в школу шли, через дырки в заборе забегали туда, где склад этих жмыхов, и несколько, сколько могли, притаскивали на урок. Ну, значит, в этот день мы все ели жмых. Соевый мне очень нравился. Он, в отличие от этого черного, льняного жмыха, был белого цвета. Вот как конфеты-батончики, знаете, только они сладкие, соевые батончики, а эти были безвкусные. Нет, они нам даже казались сладкими. Мы с удовольствием их грызли», - рассказывает она.

Взрослые подходили к вопросу пропитания более рационально. Еду горожане выращивали сами – огороды и пастбища были рядом с домами, на месте наших будущих парков и скверов. Матери Людмилы Сергеевны, работавшей в управлении сельского хозяйства, отдали корову, которая не пригодилась в колхозе. «Корова отвратительная, такая, что молоко мы пить не могли, какой-то привкус был. Корова эта была отбракована, - рассказывает она. - Пасли корову в Ботаническом саду – мы жили на Гоголя, а в это время пленные немцы строили там дом, детский сад, «Победу» они строили, я помню. А в Ботаническом саду ничего не было. Деревья вырублены были, только трава росла, и стены не было. Было много проломов, мы ходили на Гоголя, Свердлова и там пасли корову. Вот где Вечный огонь теперь».

Там же, на улице Гоголя, семья разбила небольшой огородик – кусочек земли по согласованию с властями мог взять любой желающий. «У всех были, кто хотел. И слушайте, ведь никто не воровал. Это моя грядка – и я только своё брала. Грядка была прямо во дворе, здесь от Гоголя и прямо до Октябрьского», – вспоминает Людмила Сергеевна.

На улице Некрасова во дворе собственного дома сажали картошку родители Бориса Натановича: «Ну вот ведро, полтора ведра картошки у мамы моей, значит, сажали. Ягоды, яблоки были. Сажали огурцы, помидоры. Никакие не в теплицы – весной колпачок из газеты от заморозков – и всё. В открытом грунте. Я, как сейчас помню, до 47-го года на рынке огурцы продавали сотнями: 100 огурцов – 3 рубля. Если покрупнее, значит, дешевле. Мелкие дороже были, конечно. Кругом же были частные дома, все всё выращивали, город себя обеспечивал зеленью и всем: капустой, луком, помидорами, огурцами, морковкой».

Не только овощи, но и скот держали в своих домах псковичи. В семье Анатолия Иннокентьевича, несмотря на высокую должность отца, понемногу вели сельское хозяйство на улице Гоголя: «В городе держала мать козу, поросенка, кур. Во дворе прямо, здесь вот, на Гоголя. Ну как-то выживать людям надо было… Картошку сажали».

Но и во всеобщей бедности и разрухе оставалось место для бескорыстной помощи друг другу. Евгения Архиповна вспоминает, как им с маленькой дочкой и пожилой матерью соседка каждый день бесплатно приносила молоко: «Вот, у одной женщины была корова, так она давала нам молока бесплатно для ребенка, пол-литра, каждый день. Мы не ходили и не просили, она сама, тетя Поля, царство ей небесное, Томочке приносила молочка. То есть она сама не съедала все молоко, она сегодня пол-литра и завтра пол-литра принесет. Что-то сварит мама, кашки сварит, то ли супчик сварит, молочненького сварит, пока дочка ещё в сад не ходила. А когда уже в сад стала ходить, то она все равно носила. Ну, а теперь, говорит, бабушка пускай молочко ест. И так покамест мы разъехались, и она умерла, Полина Ивановна, хорошая была».

Начало см.: С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 1. Родом из города-призрака; Военный Псков. Часть 2. «Всё в огне, как будто горит земля и небо»; Военный Псков. Часть 3. Обречённые; Военный Псков. Часть 4. Выживание под страхом смерти; Военный Псков. Часть 5. «Нас погрузили и повезли»; Военный Псков. Часть 6. Западное рабство; Военный Псков. Часть 7. Домой; Военный Псков. Часть 8. Родные руины; Часть 9. От(к)рыть новую страницу; Военный Псков. Часть 10. Дома-бараки.